Крушение брига «Св. Николай»
В дальнейшем рассказе об одном из важнейших событий в жизни Тимофея Тараканова мы всецело положимся на публикацию известного морехода В. М. Головнина, имевшего с нашим героем в 1810 году в Новоархангельске особую беседу. Правда, существует еще одна публикация в виде "тоненькой книжечки издания 1884 года. Называется она «В плену у индейцев» и принадлежит перу литератора Н. М. Богомолова. Конечно, было бы полезней для уточнения и углубления содержания поверять один текст другим. Однако от такой сверки пришлось сразу же отказаться по причинам, о которых будет еще сказано.
Итак, Головнин. В собрании его сочинений, датированном 1864 годом, есть том переводов с английского, посвященный описанию наиболее, ну что ли, поучительных кораблекрушений. Для полноты картины Головнин дополнил том историей «примечательных кораблекрушений, в разные времена претерпенных русскими мореплавателями».
И хотя крушение брига «Николай» едва ли было чем особым примечательно, Головнина заинтересовали сами по себе злоключения спасшегося экипажа. И хорошо еще, что обо всем приключившемся с русскими людьми вел более-менее подробную запись Тараканов, как то и предписывалось настойчиво инструкцией Баранова: «В заключение сего рекомендую не пропомнить и того, что порядок между просвещенными народами требует вести всем, какие бы ни случились происшествия, с самого отбытия отсель вседневную журнальную записку».
Исполнительный Тараканов такую «записку» вел, хотя обязанность сия касалась в первую очередь командира корабля Н. И. Булыгина. Так что в свой час Баранов смог привлечь этим дневником и Головнина. Опытный мореход сразу увидел, что Тараканов «разумел изрядно мореплавание и был, как говорится, мужик смышленый и прямой, но малограмотный»...  Малограмотный, надо понимать, если взирать с высоты той образованности, знания языков, которые отличали самого Головнина... ибо он не во всем мог «уразуметь» журнал Тараканова и несколько раз вынужден был звать как его, так и тех, кто обретался с ним в индейском плену, «для изъяснения мест темных и непонятных». Головнин нашел их рассказ любопытным и весьма занимательным, свидетельствующим не только о мужестве и стойкости духа русских людей в чуждой и опасной для них обстановке, но и о наблюдательности, когда речь касалась примечаний о- малоизведанных берегах и населяющем их народе.
Головнин опубликовал журнал, как он выразился, «в переводе», оставив все размышления Тараканова, описанные им происшествия и невзгоды, но отказавшись от его слога. Не знаю, угодил ли он вкусам «просвещенной» публики, для которой старался, но этой подменой просторечья Тараканова речью литературно выверенной заметно его рассказ обесцветил. Особенно это бросается в глаза, когда Головнин в двух-трех местах, как бы извиняясь, «для примера» оставляет какое-нибудь простецкое выражение промышленного.
Тем не менее Тараканов и его товарищи, русские и алеуты, попали в историю, не пересказать которую было бы непростительно перед памятью о них — смельчаках, отчаюгах и тружениках, причастных к освоению столь отдаленных от их вологодских, устюжских, тобольских деревенек океанических побережий (да и от привычных родных островков, если говорить об алеутах). Ныне, в наше ракетное время, этого и умом не постигнуть. Но было! Было — и составляет на века нашу российскую первопроходческую славу.
29 сентября 1808 года бриг «Николай» распустил у Ситхи паруса, а дней через десять достиг далеко к югу пролива Хуана де Фука. Здесь парусник попал в полосу безветрия, но при малом ветре все-таки продвигался неуклонно по своему курсу. Попутно велась опись берегов, к которым шли чуть ли не впритирку. Забирали несколько мористее лишь к ночи. Днем — опять к берегу, так что бортов брига свободно могли достичь бесчисленные баты (каноэ) аборигенов. Скапливались десятки, а иногда и до сотни батов, да в каждом по три-четыре человека, в иных и больше. Сила! Сила, которой следовало остерегаться, ведь кое у кого и ружья были (чего так опасался Баранов). Но у большинства лишь стрелы из оленьего рога, железные копья без древок и костяные рогатины на длинных шестах, ни дать ни взять — вилы. Были и особые на вооружении дугообразные палицы из китовой кости, которые, как позже выяснилось, использовались в ночных нападениях, чтобы бить спящих в вигвамах недругов по головам. Он спит - а его по голове плоской костяной дубиной. Борьба за существование? У кого в руках дубина, тот и прав? Впрочем, что же, не это оружие, так другое; не сонного — так бодрствующего, сойдясь с ним грудь на грудь. Кто кого...
На борт, из опасения какого-либо индейского коварства, допускали не более трех человек одновременно, потому и торговля шла не бойко. За оленьи кожи и рыбу индейцы брали крупные голубые бусы (корольки) и мелкий, тоже голубой, бисер,— к этому цвету они выказывали необычное пристрастие,— но за такие желанные для русских шкуры морских и речных бобров торговались до упора. И здесь их нельзя было ублажить не то что бисером, но даже изделиями из железа либо китайчатой тканью,— требовали грубого теплого сукна, из какого были сшиты камзолы промышленных. Не было на «Николае» такого сукна — вяло шел и торг.
Потом зарядили чередой унылые шторма, дуло то с зюйд-оста, то с чистого зюйда, ветры все противные курсу брига. Потом, правда, поутихло, но пошла в берег огромная зыбь, пал туман. Когда же он немного рассеялся — а берег-то рядом! И тишина вдруг такая... жуть... Под парусами не уйти, буксиром из-за высокой зыби судна не оттянуть. И хоть низкая у него посадка, не помогут при такой обвальной волне и весла. Зыбь гнала бриг все ближе и ближе к мрачным кручам, уже явственно стали различимы даже птицы, дремлющие на осклизлых от заплесков пены валунах.
И когда уж, казалось, гибель была неминуемой, потянуло с северо-запада сквознячком, и паруса благодарно взяли ветер. Однако ненадолго: вскоре снова заштормило, задергало то туда, то сюда. Короче, «ветра дули с разных сторон и с разною силою», и бриг, используя их сколько можно, спускался все южней и южней.
Так прошел месяц. Достигли острова Дестракшен — Пагубного, как назвал его когда-то Ванкувер. Решили здесь передохнуть, но ни по какую его сторону не могли безопасно стать на якорь. Взяли, как обычно, мористее' Пала ночь, а с ней и тишина — предвестница зыби. Не было от нее спасения. Она понесла судно мимо Дестракшена к матерой земле, на зазубренную каменную гряду.
Командир судна штурман Булыгин растерялся и, не зная, что предпринять, «прибегнул к общему совету». Решили, правя в берег, попытаться обойти гряду, найти спасительный затишек. Но за грядой надводной, видимо, проступили подводные каменья. Отдали якорь, потом другой, потом еще два— и остановились. Но к вечеру канаты один за другим перетерло о камни, укатавший зыбь свежий ветер подорвал и последний. Чтобы спастись, не оставалось ничего иного, как попытаться выйти назад в открытое море. Но как? Пройти близ опасной гряды теперь не позволял ветер. «Пустились куда глаза глядят» — и прошмыгнули, несмотря на ночной мрак и шквалы, в такой притертости к камням, что и днем хоть кому не отважиться. Наконец-то паруса взяли хороший попутный ветер, но пришла, видно, пора сломаться фока-рею. Чтобы починить его, нужно было зарифить паруса... Не успели: ветер повернул в берег, туда, откуда всеми способами стремились уйти. Фока-рей неисправен, запасного нет, возможности маневрирования при таком положении решительно никакой, а берег — вот он...
Утром 1 ноября бриг на гребне вала вознесло и швырнуло в буруны наката. Все. Конец.
Теперь уже не о спасении брига мысли были, ему не помочь, а о своей собственной участи. Чтобы не только спастись, но и снести все, что можно, на берег, особенно же оружие, порох, свинец, продовольствие и одежду. Бриг немилосердно валяло в  прибое, трещала обшивка, пушечно хлопали рваные сырые паруса, трюм заливало. Когда очередной вал, с грохотом рассыпаясь, отступал и на какие-то мгновения обнажалось дно, люди прыгали с бортов и выбегали с грузом на берег. Затем, улучив минуту, таким же манером возвращались, чтобы принять от оставшихся на палубе следующий тюк амуниции.
И еще повезло, что судно врезалось в мель, обсыхавшую по отливу: вскоре оно оказалось полностью на суше. Покончив с разгрузкой, загодя приготовили оружие и за ряды на случай нападения «диких». А что они нападут, сомневаться не приходилось, беззащитный корабль и люди в беде были для аборигенов непреодолимой приманкой. (Чуть севернее этих мест, в бухте Нутка, они перебили в 1803 году команду американского судна «Бостон», разграбили товары, судно сожгли. Спаслись всего два человека. Если и не знали булыгинцы именно об этом трагическом происшествии, так были известны им другие).
Соорудили поближе друг к другу две палатки: меньшую для штурмана с женою и Тараканова, большую — для матросов и промышленных. Только управились, сразу же за костер, расшуровали его позабористей, отогрелись и подсушили одежду. Словом, на это времени еще хватило. Затем невесть откуда набежали индейцы (лес-то был рядом). Булыгин как раз отлучился с несколькими промышленными на бриг, чтобы снять со стеньг и рей верхнюю оснастку. Была еще надежда, что прибылая вода меньше станет валять его и расшатывать крепления. Хоть и прочно застряли на мели, но вдруг удалось бы по приливу исправить положение. Если будет высокий прилив... Жиденький, конечно, расчет, но известно, что утопающий и за соломинку хватается.
Тараканову же велено было наблюдать за индейцами и думать о безопасности ставки («или табора, как говорит Тараканов»,— снисходительно уточнил Головнин, не чувствуя, что «табор» здесь куда уместней, чем «ставка»).
Вокруг поставили частых часовых, что, однако, набежавших нисколько не смутило. Тараканов и опомниться не успел, как возникли в палатке два индейца. Оглянулся он на моложавую, видную собой Анну Петровну, жену Булыгина, на алеута и алеутку, их прислугу... что делать?! Один из этих, явившихся, что называется, «без приглашения», назвался тойоном, то есть старшиной племени, и без обиняков пригласил Тараканова взглянуть на его жилище. Оно, мол, поблизости. В гости как бы приглашал... Тараканов в растерянности и согласился было, но Анна Петровна и алеуты поостерегли: слову индейцев пока еще доверять не стоило. Да и Тараканов, уже. хлебнув шесть лет назад двухнедельного общения с ними, вполне на них положиться не мог.
Поэтому он начал лишь уговаривать тойона не злобиться. Втолковывал как мог, жестами, используя кое-какие запомнившиеся ему слова и междометия: торговые сделки, товарообмен так или иначе производил он уже с индейцами не раз. Да, не злобиться и не выводить из терпения русских... Тойон ] вроде даже изъявлял желание дружить. Но Тараканову уже дважды давали знать, что, пока он ведет тут переговоры, «колоши» почем зря растаскивают корабельное имущество.
— Сносите, братцы,— уговаривал он своих людей,— поелику можно, а постарайтесь как-нибудь отжить их от табора без ссоры.
(И опять Головнин словно бы извиняется перед читателем за «мужицкий» слог: «Слова в кавычках,— пишет он о приведенной только что прямой речи,— означают собственные слова Тараканова; я их иногда помещал для показания, что он хотя не умел писать, но умел дело делать». Просто диву даешься Головнину. И спросим попутно: что значит «не умел писать»? Возможно, и не умел (Слободчиков тоже был неграмотен), но кто тогда заполнял журнал, заносил в него ежедневные наблюдения, впечатления, вехи пути и т. д.? Штурман Булыгин? Первоначально — да, конечно, это его прямая обязанность. Однако вскоре он настолько раскис, как покажут дальнейшие события, что вряд ли способен был думать еще и о том, чтобы вести подробные записи в журнале. Да ведь в начале этого рассказа Головнин сам отмечает, что Тараканов «малограмотный»,— как можно понимать, грамотный, но не шибко...).
Сдерживая промышленных, Тараканов в то же время еще раз предупредил тойона, чтобы приструнил своих соплеменников, не доводил до греха... Договаривающиеся стороны в спешке и горячности, конечно, плохо понимали друг друга, а снаружи уже назревала драка.
Русские и алеуты гнали индейцев прочь, однако еще не прибегая к оружию, а те в ответ принялись бросать камни, да не вообще для острастки, а очень прицельно, сноровки и умения им было не занимать.
Анна Петровна увидела это и сказала Тараканову...
Но было уже поздно: промышленные открыли пальбу.
Не успел Тараканов выбежать из палатки, как сразу же получил удар копьем в грудь. Пришлось возвратиться за ружьем. Тот самый индеец, что ранил его, притаился теперь за углом палатки с копьем в одной руке и камнем в другой. Только Тараканов показался снова, как тут же и сел на колоду: камень угодил ему в голову. Превозмогая головокружение, он не стал дожидаться, пока его враг бросит еще и копье,— выстрелил, не целясь, в упор и поверг его на землю; видно, убил.
Индейцы разом кинулись бежать, однако успели при этом ранить и Булыгина, а камнем разбили ему ухо. Для начала весьма чувствительный урон, если иметь в виду, что от камней пострадали решительно все, кроме тех четверых, которые еще раньше взобрались на бриг за всякой снастью. Индейцам досталось больше, среди них и убитые были, но -никого из. русских на голом враждебном берегу это ни утешить, ни обмануть не могло. Так же как не могли порадовать и «трофеи»: копья, кожаные плащи-накидки, затейливые шляпы из всякого древесного лыка, из жесткой травы.
Ночью, усилив караулы, подвели плачевный итог, держали совет, как быть дальше. Не пришлось бы здесь и зимовать! Но поутру, осмотрев тщательно местность, пришли к выводу,, что берег-то — хуже не придумаешь: большой водой его просто-напросто могло залить, чуть дальше — дремучий лес, здесь тоже не союзник.
Однако бодрости пока не теряли.
Булыгин сообщил о том, что сюда вскоре должен наведаться на «Мирт-Кадьяке» Кусков*. До нужной гавани близ реки Колумбии не более шестидесяти пяти миль**. Если верить карте, по пути не предвидится ни бухт, ни заливов, ни рек. Остается только идти, и дойти можно достаточно быстро. Здесь же — верная гибель от рук индейцев или безрадостный плен. Напротив, если удастся от них уйти, гнаться им тоже как будто нет резона, когда тут корабль и вся пожива. А начнут преследовать — значит, время свое упустят.
На что промышленные согласно закивали:
— В воле вашей, мы из повиновения не выходим.
(Очень, между прочим, существенная оговорка, поскольку нередки были случаи, когда, не перенеся произвола шкиперов, судового или промыслового начальства, вообще жестких, зачастую каторжных порядков, заведенных в Русской Америке для завербованного в колонии разномастного люда, промышленные убегали; хотя, казалось бы, куда здесь бежать, когда кругом дикая неприступная природа и враждебные пришлому человеку индейские племена? Бежать — с каторги, во многом добровольной, да в рабство? Однако восставали, не повиновались, убегали, как случилось и с пятью русскими и алеутами, которые спустя время сбежали таким образом с «Мирт-Кадьяка» от Кускова и его штурмана Петрова в заливе Бодего. От залива Бодего, впрочем, уже пошли едва ли не райские места, теплынь и благодать,—но что в том русскому человеку на чужбине, без языка, без возможности как-то заявить о себе и проявить свое лучшее?.. Именно лучшее —худое кого удивит и кому понадобится?.. Их искали, но не нашли. И потомки их, может статься, живут сейчас в благословенной Калифорнии, Флориде, в других штатах Америки, ни сном ни духом не ведая об изначальных свои корнях.)
Примечания
* Позже Кусков доносил Баранову, что в условленных заранее местах «Мирт-Кадьяк» так и не повстречался с «Николаем», но, мол, надежда на встречу не потеряна. В мае 1810 года Кусков опять возглавил экспедицию в те края, начал было успешный промысел бобров у островов Королевы Шарлотты, что не понравилось некоему Гелю, весьма воинственно настроенному американцу. Этот Гель, скупавший у береговых индейцев меха, снабжал их оружием и натравливал на русских. В один из дней два наши судна были окружены роем «батов» с вооруженными Гелем индейцами. Лавировал поодаль на своем судне и он сам, готовый при необходимости их поддержать. Кусков счел за самое разумное, терпя промысловый убыток, уйти из тех мест, тем более, что в атмосфере вполне недвусмысленной враждебности, приводившей и к стычкам, уже потерял восемь алеутов.
** Если судить по современным картам, значительно больше.
Источник: Л. Пасенюк. Тимофенй Тараканов: от Кадьяка до Сан-Диего. Камчатка. Литературно-художественный сборник. Петропавловск-Камчатский, 1987г.
Источник: http://russross.ucoz.ru/ |
