Александр Зорин. Первопроходец Тимофей Тараканов. Крушение «Св. Николая».
Крушение «Св. Николая»
К 1808 г. Российско-Американская Компания прочно стояла на ногах, и впервые после недавних катастроф индейской войны можно было вновь подумать и о продвижении вперёд. Целью была избрана Калифорния и Тараканов, столь близко знакомый с нею, никак не мог остаться в стороне. Все необходимые инструкции о главного правителя Тимофей Никитич получил 18 сентября. Он назначался «судовым старостой» на шхуну «Св. Николай».
Командовать «Св. Николаем» было поручено штурману Николаю Исаковичу Булыгину. Ему предстояло «учинить описание всего берега Новаго Альбиона, начиная от пролива Жуан де Фука, праваго мыса до бухты Драковой, а посленего мыса к гишпанскому Санкт-Францыско порта, с обстоятельным изследованием известных портов и неизвестных бухт, проливов и островов с якарынми местами». Но и помимо того, Александр Андреевич составил для Булыгина и Тараканова такую программу исследований, которая была бы подстать комплексной академической экспедиции. Им рекомендовалось, там, где позволять будут обстоятельства и безопасность судна, «испытывать ндравы обычай всех тамошних коренных обитателей», выяснять, имеют ли индейцы «склонность к миролюбивой мене и торговле, и есть ли у тех интересные морские или земляные звери или особые какие продукты». Непосредственно самому Тимофею Никитичу вменялось в обязанность «приметить чуть грунты земель, песков и разноцветных каменьев, брать по небольшой частице, привязывать ярлычки с показанием места и количества в каком открывается, особливо же близ пролива Жуан де Фука и устья реки Колумбии».
Но при всём том Тараканову не следовало забывать и о своих непосредственных обязанностях, как старосты: «в продолжении пути ... на судне людей довольствовать поколику позволять будет достаток, отпущенный отсель жизненных припасов в полной мере сытости и всех равно, наблюдая ... должное хозяйство ... заготовяемые жизненные продукты зберегать не тратив напрасно и безвременно, без пользы общаго пропитания».[10] В целом Тимофей Никитич находился под началом Булыгина, а оба они вместе, после соединения с судном «Кадьяк», поступали в распоряжение И. А. Кускова — «главнокомандующего всею той экспедицыей».
Инструкции, полученные Кусковым, также не обходили вниманием Тараканова. Более того, они добавляли к его обязанностям одно весьма щекотливое поручение. Описывая со слов Тимофея Никитича окрестности залива Бодега, Баранов особо обращал внимание на то, что вглубь этого залива всегда можно попасть даже в бурную погоду: «как тут вблизи переносят чрез песчаную кошку, так и из Драковой бухты ... где также удобный перенос с гладким местом менее двух вёрст». Но дело было в том, что «самая внутренность оного [залива], чаятельно, весьма близко подходит к Санкт-Франциско, на устье коей состоит и гишпанская последняя к норду в Калифорнии крепость того же имени». Столь удачным стечением обстоятельств грех было не воспользоваться. По мнению дальновидного Александра Андреевича, «небезнужно для будущих политических видов исследовать между предпомянутым заливом и бухтой лежащий перешеек». Однако, было ясно, что испанцы вряд ли благосклонно отнесутся к шпионской вылазке иностранцев подле самых стен своего северного форпоста. Поэтому действовать следовало «самым осторожным образом, дабы не подать ни малейшего поводу гишпанцам о намерениях производства промышленности в близком их соседстве. На каковой конец послать должно отряд самых надёжных и скромных из своих людей, и хотя вооружить всех для осторожности достаточно, но строго приказать во весь тот поход ни одного не произвесть выстрела ни по зверю, ни по птице, кроме такого случая, когда разве жизнь тех в отряде состоящих людей подвергаться будет крайней опасности».
Поскольку вряд ли сам начальник экспедиции или капитаны кораблей могли бы отлучиться для этой рискованной вылазки, то Баранов настаивает на том, чтобы «поручить же отряд тот непременно Тараканову». Тимофей Никитич должен был «положить на план перешеек по компасному румбу в самом узком месте между сказанным заливом и бухтою; особливо же то место Санкт-Франциской бухты, где доведёт и кончится тракт из Бодего, описать с примечанием, и в каком расстоянии от реченной крепости. Но ежели же, сверх всякого чаяния, по каким-либо непредвидимым обстоятельствам приметят из крепости гишпанцы любопытство и замечания со стороны той, приказать немедленно отряду обратиться к своему месту».[11]
Судя по всему, Баранов считал Тимофея Никитича достаточно сведущим в деле топографической съёмки, чтобы поручить ему заменить более образованных моряков, и вполне «надёжным и скромным», чтобы вообще исполнить подобное секретное задание. Однако, осуществить этот хитроумный план Тимофею Никитичу так и не довелось.
В команде шхуны «Св. Николай» состояло 11 матросов, одним из которых был «Джон Виллиамс аглицкой нации», а прочие — русские промышленные. В числе их был Иван Бологов, которого с Таракановым свяжет долгая и крепкая дружба. Наряду с ними на борту шхуны находилось пять алеутов (точнее, кадьякцев) и две алеутки. Одна из последних, «аехталецкого жила Чичиек Марья», прислуживала Анне Петровне — жене штурмана Булыгина, которая решилась сопровождать мужа в этом путешествии. В качестве юнги шёл в плавание «ученик математики» Филипп Котельников.[12]
«Св. Николай» покинул порт Ново-Архангельска 29 сентября 1808 г. «Кадьяк» с И. А. Кусковым на борту, должен был последовать за ним 20 октября. Точкой рандеву для обоих судов была назначена бухта Гавр де Грей (Грейс-Харбор). Но встреча эта так и не состоялась.
Выйдя из Ситкинской бухты, «Св. Николай» взял курс на юг и вскоре туманная мгла скрыла от глаз мореходов снежную вешину Эджкомба. По правому борту стеной стоял темный угрюмый лес и свинцовые волны с грохотом бились о мрачные утесы. Судно шло в пределах видимости берега. Отдалившись от Ситки, оно миновало острова Принца Уэльского и Королевы Шарлотты, двинулось вдоль малоизвестного русским побережья острова Ванкувер. погода благоприятствовала мореходам. Ветра были тихими: однажды шхуна попала в четырехдневный штиль. Но у бухты Клоукот это везение кончилось. Заимствуя из подлинного журнала Тараканова описание бури, капитан В. М. Головнин излагает его слогом простым, ясным, энергичным, почти пушкинским:
«Около полуночи стал дуть ровный ветер, который к рассвету усилился до степени жестокой бури. Начальник брига приказал закрепить все паруса, кроме совсем зарифленного грота, под которым мы лежали в дрейфе. Будучи с одинаковой силой свирепствовала трое суток. Потом перед рассветом вдруг утихла и наступила тишина; но зыбь была чрезвычайная и туман покрыл нас совершенно. Вскоре по восхождении солнца туман исчез, и тогда показался нам берег не далее 3 миль от нас. Мы бросили лот: глубина 15 сажен. Тишина не позволяла удалиться от опасности под парусами, а зябь мешала употребить буксир или весла, она же прижимала нас ближе и ближе к берегу, к которому, наконец, подвинула нас так близко, что мы простыми глазами весьма явственно могли видеть птиц, сидевших на каменьях... Гибель брига казалась нам неизбежной, и мы ежеминутно ожидали смерти, доколе божьим милосердием не повеял северо-западный ветер, пособивший нам удалиться от берегов. Но ветер сей, поблагоприятствовав нам шесть часов, превратился в ужасную бурю и заставил лечь в дрейф, убрав все паруса. После того, как буря укротилась, ветры дули с разных сторон и с разной силой, а мы, пользуясь оными, подавались к югу».[13]
Миновав мыс Флаттери и устье пролива Хуан де Фука, «Св. Николай» двинулся вдоль побережья материка. В тумане маячили далекие пики гор, склоны которых покрывал мохнатый ковер лесных дебрей. Вперёди показался островок. Тараканов в своем журнале утверждает, что то был Дистракшин, «Пагубный остров», но, согласно приводимым им же координатам, то был островок Джеймс-Айленд близ устья Квилеут-Ривер против мыса Ла Пуш.
Булыгин ввел судно в пролив между Джеймс-Айленд и материком, обогнув остров с юга. Он искал удобной стоянки, где можно было бы спокойно переждать непогоду. Не найдя ничего подходящего, он вновь вышел в открытое море. Но, не успело судно отойти от берега и на три мили, как настал штиль. Паруса обвисли, а сильная зыбь валила шхуну все ближе и ближе к опасным прибрежным скалам. 31 октября шхуну протащило мимо северной оконечности острова и в итоге «Св. Николай» оказался угрожающе близко от каменистой гряды, пенившей волны не далее, чем в миле от острова. Зыбь била в борт шхуны, неуклонно толкая ее на рифы.
На совете, созванном Булыгиным, решено было «держать мимо каменьев к самому берегу с намерением зайти за оные». Мореходы хотели обойти гряду и надеялись, что она, после этого удачного маневра прикроет их судно от гибельной зыби. Но они просчитались: миновав скалистую гряду, «Св. Николай» оказался среди еще одного скопления торчащих в волнах скал и затаившихся подводных камней. В любой момент судно могло напороться на один из них. Булыгин велел бросить якорь, затем другой; потом еще два. Тщетно. И четыре якоря не могли сдержать напора волн. Шхуну неумолимо толкало к берегу. Она приостановилась, удерживаемая четырьмя якорями, но к наступлению сумерек два якорных каната перетерло о камни, около полуночи лопнул третий канат, а затем поднявшийся внезапно ветер оборвал и последний из них. Гибельный дрейф не только возобновился, но и усилился. Оставалось одно — вывести судно в открытое море. Тем же путем, каким оно было введено в эту ловушку, выбраться было нельзя — ветер дул с зюйд-оста и лавировать в темноте среди рифов в узком проливе не было никакой возможности. Но оставаться на месте было еще опаснее.
«И так мы пустились, как говориться, куда глаза глядят, и, к общему нашему удивлению, невзирая на чрезвычайную темноту, прошли столь узким проходом, что, наверное, ни один мореплаватель и днем не осмелился бы идти оным», — с изумлением вспомнил о той жуткой ночи Тимофей Никитич.[14]
Однако несчастья беспрерывно преследовали злосчастную шхуну. Едва миновала опасность со стороны подводных камней, как переломился фока-рей и стройная мачта вмиг превратилась в бесформенную груду обвисших снастей и парусов. Возможности убрать паруса и заняться починкой рея не было, — следовало поскорее убираться подальше от опасных рифов. Но на рассвете ветер переменился и вновь погнал судно к берегу. Попытка исправить сломанный рей не удалась, заменить его было нечем. Фок-мачта вышла из строя и судно потеряло способность успешно лавировать. Ей стремительно несло на прибрежные утесы. Команда, бессильная что-либо изменить, могла лишь молиться, со страхом и мрачной решимостью ожидая неизбежного.
Неизбежное случилось в десятом часу утра 1 ноября — судно бросило валом в буруны, корпус его врезался в дно и шхуна прочно засела на прибрежной каменистой отмели. Участь «Св. Николая» решилась...
Примечания
[9] Россия и США: становление отношений. 1765-1815. – М., 1980. – С. 345-346.
[10] Отдел рукописей Российской государственной библиотеки (далее ОР РГБ), ф.204, к.32, ед.7, л.1-2.
[11] Россия и США: становление отношений. 1765-1815. – М., 1980.- С. 346.
[12] ОР РГБ, ф.204, к.32, ед.8, л.4.
[13] Головнин В. М. Сочинения и переводы В. М. Головнина. Т. 4.- СПб., 1864. - С. 407-408.
помимо того, Александр Андреевич составил для Булыгина и Тараканова такую программу исследований, которая была бы подстать комплексной академической экспедиции. Им рекомендовалось, там, где позволять будут обстоятельства и безопасность судна, «испытывать ндравы обычай всех тамошних коренных обитателей», выяснять, имеют ли индейцы «склонность к миролюбивой мене и торговле, и есть ли у тех интересные морские или земляные звери или особые какие продукты». Непосредственно самому Тимофею Никитичу вменялось в обязанность «приметить чуть грунты земель, песков и разноцветных каменьев, брать по небольшой частице, привязывать ярлычки с показанием места и количества в каком открывается, особливо же близ пролива Жуан де Фука и устья реки Колумбии». 
наступлению сумерек два якорных каната перетерло о камни, около полуночи лопнул третий канат, а затем поднявшийся внезапно ветер оборвал и последний из них. Гибельный дрейф не только возобновился, но и усилился. Оставалось одно — вывести судно в открытое море. Тем же путем, каким оно было введено в эту ловушку, выбраться было нельзя — ветер дул с зюйд-оста и лавировать в темноте среди рифов в узком проливе не было никакой возможности. Но оставаться на месте было еще опаснее.