В плену у индейцев
Тараканов называет племя, которому он сдался, «кунищат». Это довольно близко к звучанию самоназвания северного соседа квилеутов, индейцев-мака: Kwe-net-che-chat, Quinechart, Quinnachart, Que-nait’sath. «Их образ жизни во многом походил на быт  хо и квилеутов, — сообщает американский исследователь Кеннет Оуэнс, — но их более тщательно разработанные церемонии, более развитая социальная иерархия и претензии на аристократизм, отличали мака, как народ, придающий больше значения богатству, статусу и престижу, нежели то делали его южные соседи. Мака делили с нутка славу китобоев, демонстрируя в этом опасном деле невиданное на Северо-Западном побережье искусство. Кроме того, как обнаружили Тараканов и его спутники, эти люди играли большую роль в торговле невольниками, господствуя в этом промысле на всём Северо-Западном побережье».[27]
Селение, куда индейцы доставили своих пленников, находилось в дне пути от места переговоров. Скорее всего, путешествие туда русские проделали на каноэ своих новых хозяев. Деревня располагалась на океанском побережье южнее мыса Флаттери и не была постоянным местом обитания вождя Ютрамаки. Он там лишь «имел своё пребывание» в эту зиму и позднее намеревался вернуться «в своё постоянное жилище, находящееся на самом мысе Жуан-де-Фука» — возможно, в бухте Ниа-Бей.
Довольно скоро к Тараканову присоединились и те его товарищи, что отвергли поначалу план сдачи индейцам. Поступить так пришлось им не от хорошей жизни. Лишившись своих предводителей, промышленные решили перебраться на о. Дистракшен. Видимо, они полагали, что окажутся там в большей безопасности от возможных нападений индейцев. Но их каноэ разбилось о подводный камень, порох промок, сами они едва уцелели. После этой катастрофы, «лишась единственной своей обороны — пороха», промышленные решились последовать совету Тимофея Никитича и сдаться тому же «кунищатскому поколению». Однако, на переправе через реку их захватили квилеуты.
В отличие от большинства собственных спутников, Тараканов со своими товарищами сдался индейцам на определённых условиях. Индейское предание сообщает, что «мужчин сделали рабами ... их заставляли выполнять тяжёлую работу для племени». Однако Тимофей Никитич в своём рассказе ни словом не обмолвился ни о каком подневольном труде, по крайней мере, когда говорил о себе лично: «Осенью занимался я стрелянием птиц, а зимою делал для своего хозяина и на продажу разного рода деревянную посуду». Жил он скорее на положении гостя, нежели раба, и был вполне доволен своим пребыванием у «доброго моего хозяина Ютрамаки, который обходился со мною, как с другом, а не как с пленником».[28]
Уже в первое время пребывания своего среди индейцев Тимофей Никитич сумел завоевать их уважение и обеспечить себе не только безопасность, но и весьма прочное и видное положение в общественной иерархии мака.
«Люди эти совершенные дети, — делился он позднее своими впечатлениями, — всякая безделица им нравится и утешает их. Пользуясь их невежеством, я умел заставить их себя любить и даже уважать. Например, я сделал из бумаги змея и, приготовив из звериных жил нитки, стал спускать его. Поднявшись до чрезвычайной высоты змей изумил диких; приписывая изобретение это моему гению, они утверждали, что русские могут достать солнце».[29]
Воспоминания о детских забавах и вообще о годах, проведённых в Курске, сослужили Тимофею Никитичу добрую службу. Он был человек наблюдательный, памятливый и раз научившись чему-либо, не забывал этого уже никогда. Так он смастерил и подарил Ютрамаки сплошную пожарку — пожарную трещотку, звуки которой были ему памятны, верно, со времён великого курского пожара 1780 г. Вождю он подал идею, как использовать трещотку для подачи сигналов на войне. «Инструмент сей довершил мою славу: все удивлялись моему уму и думали, что подобных гениев мало уже осталось в России», — с усмешкой рассказывает о последствиях своей изобретательности Тимофей Никитич.
Индейцы Северо-Западного побережья всегда уважали искусных мастеров, в числе которых не последнее место занимали резчики по дереву. Тараканов владел этим ремеслом. Более того, он отковал себе из железных гвоздей скобель и зауторник, с  помощью которых мастерил индейцам бочки — вещь, весьма полезную в хозяйстве и доселе на здешних берегах невиданную. Ловкость же Тараканова в обращении с топором приводила мака в удивление. Отметили они и мастерство Тимофея Никитича в обращении с оружием. Он бил птицу влёт и осенью 1809 г. охота стала его постоянным промыслом. Судя по всему, индейцы не ограничивали свободы его передвижений и не боялись доверять ему огнестрельное оружие. Тараканов вообще пользовался немалой независимостью. Готовясь к зиме 1809-1810 гг., он выстроил себе «особую от всех небольшую землянку и жил один», а весной, после переселения на новое место, «построил другую землянку, обширнее первой, и укрепил её с морской стороны «бойницами». Слава сего здания разнеслась далеко, и старшины через большое расстояние приезжали смотреть и удивляться ему». Подобные постройки действительно были необычны для мака. Их дома, как и жилища квилеутов, были наземными, дощатыми, с односкатной покатой плоской крышей, поверх которой обычно раскладывали для вяления рыбу. Обычными размерами постройки было 60 футов в длину, 30 футов в ширину и 15 футов в высоту. Внутри проживало несколько семей, каждая у своего очага, — десятки женщин, мужчин, детей всех возрастов. Неудивительно, что Тимофей Никитич, хотя и был привычен к быту казармы промышленных людей, всё же постарался отселиться в «особую от всех» землянку. Укреплённый полуподземный дом для одного человека был в таких условиях настоящей диковиной, на которую стоило съездить посмотреть. Любопытно, что бойницы дома Тараканова были обращены в сторону моря, а не на посёлок. Тараканов не боялся своих соседей по деревне, а ждал опасности со стороны моря. Именно по морю, в боевых каноэ, совершались обычно военные набеги и землянка русского «пленника» могла служить не только убежищем для своего хозяина, но и опорным пунктом для обороны всего селения. Ютрамаки должен был это оценить.
Хороший охотник, меткий стрелок, искусный мастер, строитель, изобретатель удивительных вещей, рассудительный и знающий собеседник, с характером прямым, честным и твёрдым, — Тараканов был просто обречён на успех в обществе индейцев Северо-Западного побережья. Официальное признание его высокого статуса состоялось зимой 1810 г., когда в честь Тимофея Никитича, а точнее по поводу обретения им нового имени и места в племени, был устроен торжественный потлач. Сам он, не до конца вникший в суть индейских обычаев, описывает это так: «Старшины в общем собрании положили, что человек, столь искусный, как я, должен непременно быть сам старшиной или тоёном. После сего меня везде звали в гости вместе с моим хозяином и угощали во всём наравне со своими старшинами».[30]
Другим его спутникам пришлось хуже. Умерли, не выдержав неволи, супруги Булыгины и несколько других матросов. Некоторые из промышленных голодали. Особенно худо пришлось пленникам зимой 1810 г. Племя голодало. Сами индейцы платили по бобровой шкуре за десяток вяленых лососей. Ютрамаки был богат и мог прокормить свою общину — он «употреблял много бобров на покупку рыбы». В других домохозяйствах дела обстояли много хуже — индейцы экономили пищу за счёт своих рабов. Большинство же русских пленников было захвачено, в отличие от Тараканова, безо всяких предварительных условий. По отношению к ним хозяева не чувствовали за собой никаких обязательств. Они были обречены на смерть от истощения. Тогда Петухов, Шубин и Зуев бежали от своих владельцев в землянку Тараканова. Тимофей Никитич принял их и снабдил пищей за счёт Ютрамаки. Хозяева беглых явились к вождю, требуя их выдачи. Но тот отвечал, что бежавшие от них русские живут не в его доме, а у Тараканова. Поэтому от Тараканова и зависит, вернутся ли они к своим прежним владельцам или нет. Старшины отправились к Тимофею Никитичу и долго совещались, обсуждая с ним этот вопрос. Тимофей Никитич умел настоять на своём. «Я отпустил бежавших не прежде, как на условии, чтоб они их не обижали и кормили», — заканчивает он рассказ об этом инциденте.
Этот эпизод хорошо показывает, каково было положение, достигнутое судовым старостой в селении мака за месяцы плена. В отличие от своих товарищей по несчастью, он пользуется практически ничем не ограниченной свободой действий, волен принимать самостоятельные решения и влиять на судьбы других людей. «Старшины»-рабовладельцы вынуждены считаться с его мнением и общаться с ним практически на равных.
И всё же он тяготился этой жизнью. У него не было стремления полностью слиться с индейцами, навсегда став одним из них. Во всех случаях он остаётся русским, православным, остаётся служащим компании, помнящим свой долг.
Избавление пришло весной 1810 г. Рано утром 6 мая в селении мака — «летнем жилище» Ютрамаки — заметили приближающееся двухмачтовое судно. То был американский бриг «Лидия» под командованием капитана Томаса Брауна. Появление морских торговцев всегда вызывало интерес и возбуждение среди индейцев, любивших торговлю и знавших в ней толк. Ютрамаки тотчас снарядил каноэ и отправился к судну, взяв с собой и Тараканова. Судя по всему, он решил сдержать своё слово, данное русскому пленнику на берегу Хо-Ривер. Тимофей Никитич был по натуре человек спокойный и даже отчасти флегматичный, но в тот момент он никак не мог сдержать волнения и когда каноэ подскакивало на волнах, всё ближе и ближе подходя к борту бостонского брига, сердце приказчика готово было выскочить из груди. Но главная радость и удивление ожидали его на палубе «Лидии».
Первым, кого он увидел поднявшись на борт, был старый его знакомый и товарищ по несчастью Афанасий Валгусов. После первых приветственных восклицаний, Тараканов узнал, что индейцы перепродавали Валгусова до тех пор, пока он не оказался в устье Колумбии, там, куда так стремился вывести команду и сам Тимофей Никитич! Там же в итоге межплеменной торговле оказался и один из кадьякцев, которого ещё в 1809 г. выкупил американец Парс с судна «Меркурий».
Тараканов вполне сносно владел английским и без особого труда смог «потолковать о наших бедствиях» с энергичным американцем. Затем Браун обратился к Ютрамаки. Он, «как умел изъяснил» вождю, что мака следует доставить на борт судна всех русских, за что индейцы получат щедрый выкуп. Ютрамаки обещал употребить для этого всё своё влияние. После этого Тараканов навсегда распрощался со своим прежним хозяином и великодушный вождь покинул бриг. Тимофей Никитич даже не упоминает, чтобы за его освобождение Ютрамаки требовал какой-либо выкуп или вознаграждение. Вероятно, индеец счёл своим долгом сдержать обещание, данное им Тараканову и его друзьям. Другие индейцы были не столь щедры и у них пленников пришлось выкупать. Стандартным выкупом стали «пять байковых одеял, пять сажен сукна, слесарную пилу, два стальных ножа, одно зеркало, пять картузов пороху и такой же величины пять мешков дроби». Но чтобы освободить Дмитрия Шубина американцам пришлось захватить в заложники брата его хозяина и пригрозить, что увезут его с собой.
Наконец, 10 мая 1810 г., подняв паруса, «Лидия» неспешно двинулась на север, ведя попутно торговлю с индейцами, а 9 июня все тринадцать спасённых увидели, наконец, снежную вершину Эджкомба и трёхцветный компанейский флаг над почерневшими частоколами Ново-Архангельска. Их одиссея завершилась.
Примечания
[[27] Owens K.N. (ed.) The Wreck of the Sv. Nikolai. Two narrative of the first Russian expedition to the Oregon Country. 1808-1810. – Western Imprints, 1985. Р. 22.
[28] Головнин В. М. Указ. соч. – С. 426.
[29] Там же
[30] Головнин В. М. Указ. соч. – С. 427.
Источник: ЗОРИН А.В. «Первопроходец Тимофей Тараканов»
Источник: http://america-xix.org.ru/library/zorin-tarakanov/ |
